Мы, заставшие в живых поколение победителей, слышавшие их рассказы о страшной вой­не, видевшие скупые мужские слёзы фронтовиков, обязаны рассказать о них своим детям. А ещё о том, как выживали дети в то страшное военное время.
(Детям войны посвящается)

Великая Отечественная вой­на оставила глубокий след в истории моей семьи. Я помню деда, получившего на фронте контузию – отца моей мамы, Геннадия Дмитриевича Сетюкова. Моя дочь рассказывала о нём на страницах районной газеты. Он получил жуткое ранение в голову, но вернулся живым! Отец моего папы, Анатолий Георгиевич Малаушкин, погиб, защищая блокадный Ленинград, и похоронен в братской могиле. Оба деда воевали, оба имеют награды.

Дети вой­ны… Страшное словосочетание…

Мой отец, Николай Анатольевич Малаушкин, был вторым ребёнком в семье, брат Сергей на семь лет его старше. Коля появился на свет 1 декабря 1939 года в крестьянской семье в селе Георгиевском Ветлужского района.

В 1942 году на деда пришла похоронка, в том же году случился пожар, и у вдовы Августины Николаевны Малаушкиной сгорел дом. Она с двумя детьми ходила по дворам и просила милостыню. Горя и голода все трое хлебнули сполна.

В детстве, когда я жила с родителями в деревне, у нас в семье всегда держали много животных. Помню, папа наводит корм поросятам, или пойло, как у нас называют: каша, картошка из чугуна из русской печи, остатки со стола – густой наваристый запах стоит на всю кухню. Он всё перемешивает деревянной лопаткой и говорит: «Если бы мне маленькому поставили это ведро, я бы съел всё, даже если бы лопнул!..» Я изумлённо смотрю на отца, потом на пойло и не могу представить, как это возможно…

Хочу поделиться папиными рассказами о его детстве. По его словам, старший брат Сергей был хитрей. В борьбе за еду братьев не было. Отец рассказывал: «Серёжка мне внушил, что если он обнюхал какой кусочек съестного, то его есть нельзя. Я в это свято верил, легко ел то, что обнюхал кот, но после Серёжки не ел никогда! Кто-то из соседей дал матери большие, красивые яблоки. Серёжка схватил и быстренько всё обнюхал! Я ревел, а Серёжка ел спокойно, не торопясь, яблоки…»

У чернявого, голубоглазого Кольки на носу были крупные веснушки. Серёжка смеялся над ними, говорил, что их надо мазать солидолом, которым смазаны колёса у телеги, тогда их не станет. Колька в летнюю жаркую сенокосную пору взял, да и щедро намазал мордочку солидолом. В лицо как будто плеснули кипятком, хлестанули по нему зрелой крапивой! О, ужас! Колька нырял в реку, тёрся мордашкой о песок, но легче не становилось! Долго болела, краснела и трескалась кожа на лице.

Как-то среди зимы Колька сидел на большой русской печке. К брату Сергею пришли друзья и хвастаются своими подвигами. Кто ворону приручил, кто огромную рыбу поймал, но самый крутой подвиг: «А я по потолку ходил!» Пацаны убежали, а Колька поднял ноги к потолку… и пошёл! Руки по печке, а ноги, ноги шагали по потолку! Вдруг печка закончилась, и Колька полетел вниз головой – прямо в лохань с помоями! Кухня в помоях, Колька поскуливает под печкой, но подвиг совершён.

И ­всё-таки большинство папиных воспоминаний о детстве связаны с голодом. Диким голодом. Дети с нетерпением ждали летних дней, ели подножный корм, всё, что находили: клеверные головки, песты (молодые побеги хвоща полевого), иногда жарили зёрнышки из редких, случайных колосков ржи, которые находили в поле после уборки урожая. В моём детстве папа меня тоже научил есть эти нехитрые лакомства. В лесу он очищал от коры можжевеловую палочку, и я вгрызалась в смолянистый, терпкий и тягучий сок, очищенную от коры липовую веточку аккуратно втыкала в муравейник и с удовольствием облизывала её, ощущая своеобразный кисловатый, безумно вкусный привкус! А дикий заречный лук… Папа научил нас с сестрой без проблем различать его в огромных заливных лугах. Ели мы его в огромных количествах. Щавель, ревень, кислица! Нас научили любить их вкус наши родители – дети вой­ны – в память о своём голодном детстве. Для нашего послевоенного поколения это было скорее не лакомство, а просто познавательно, экзотично, приятно и интересно, а вот для детей вой­ны – настоящая еда.

Вспоминал папа, как к ним из города приехали родственники, бездетная пара. Они слёзно просили мать, нищую солдатку и вдову, отдать им хорошенького Кольку, обещали, как подрастёт, отдать его в Суворовское училище, сделать военным. Мать не дала. А отец иногда говорил, что лучше бы отдала, может быть, так и не наголодался бы в детстве…

Так жили дети вой­ны. Выжили.

Папа делал мне игрушки. Самая лучшая и интересная – вырезанный из дерева пильщик. Это – изготовленная из дерева фигурка человека, руки, вытянуты вперёд, в которые для противовеса вставлялась палочка, а на неё нанизывалась сырая картошка. Фигурка ставилась на самый краешек стола и равномерно раскачивалась, как будто что-то пилила и не падала! Чудо!

Папа женился поздно. Мой дед так его и не принял – так как бедный – сын побирушки. Мои родители поженились вопреки всему. Родилась старшая сестра Надежда, потом папа выпросил сына – родилась я, вторая дочка – Ольга. Так как папа сильно хотел мальчика, воспитывал он меня соответствующе. Вместе с отцом – трактористом, я ездила на различные полевые работы. Сын Оля. Так меня в шутку звал папа. Учил гонять на мотоцикле. И баловал нас, дочерей, сильно!

Ещё до того как появились в наших сельских магазинах в продаже формочки для леденцов, папа вырезал в половинке картошки пятиконечную звезду, заливал в неё варёный сахар, втыкал гладенькую лучинку и… у нас с сестрой в руках было изысканное лакомство! Готовить папа умел всё. Готовил чаще мамы и очень вкусно! Я, будучи студенткой, приехав на каникулы домой, с вечера шутливо заявляла: «Утром не встану, пока пирогами не запахнет!» Меня будил папа, стол ломился от пирогов, причём, моих любимых – ржаных пресняков с капустой! Вкусней пирогов, которые готовил мой отец, я никогда не ела.

Сейчас моему сыну три года. Столько же было во время вой­ны моему осиротевшему отцу, ребёнку жестокой вой­ны! Смотрю на своего малыша и, глотая слёзы, с ужасом думаю, что пришлось испытать папе во время его голодного детства.

О.Н. Голубева (Малаушкина)