Н.Н. Соловьёв (1941-2017). Писатель. Член Союза писателей России. Заслуженный работник культуры Российской Федерации

Большая часть трудового и творческого пути Николая Николаевича Соловьёва связана с журналистикой. В 1965 году – литсотрудник районной газеты «Ленинское знамя» (ныне «Земля ветлужская»), в 1970 году – замредактора Вадской районной газеты, с 1976 года –Вязниковская газета «Маяк»: корреспондент, завотделом, с 1985 года – главный редактор.

Его первый рассказ был напечатан в журнале «Советский воин» в 1962 году. Николай Н иколаевич Соловьёв автор книг: «Базарный день», «Близ речки Малой», «До фронта – триста вёрст», «Под родными облаками», повести «Из рассказов Вени Овсянникова». Прототипами многих его героев были его земляки-­ветлужане.

Суеверный Рассказ

«Сбы-лось, сбы-лось», – слышалось Алексею в стуке колёс электрички. Слушая это монотонное «Сбы-лось, сбылось», он равнодушно смотрел на пролетающие за окном переезды, столбы, станции. Этот перестук просто выводил из себя. Да тут ещё этот сосед-­обжора, развалившийся на скамье напротив. Как только электричка тронулась с места, он начал есть. Всё доставал и доставал из рюкзака то половинку батона, то кусок колбасы, то варёное яйцо. Сейчас он ел яблоко, крупно кусал, жевал недолго и начинал причмокивать, проглатывая сок.
На курсы Алексей ехал без желания, это и видели. Но раз надо – собрался. В ­общем-то не пожалел:
преподаватели к своему делу относились добросовестно, у них в комнате каждый вечер возникал увлекательный и профессиональный разговор. Алексей много читал. Вот и в то утро он зачитался повестью, что была опубликована в журнале, отстал от остальных и, чтобы сократить путь, пошёл из гостиницы к месту занятий незнакомой дорогой. Наслаждался ярким солнцем, чистотой города, утренней прохладой. С ­каким-то светлым чувством зависти смотрел на людей, которые вели своих детей в садик. «А это ещё что такое?» Через дорогу ленивой походкой, но уверенно, не собираясь останавливаться, шла кошка. Она явно опережала Алексея. И вдруг он начал «фукать» – пугать кошку, чтобы та не перешла ему дорогу. Последний раз выдул воздух так сильно, что поравнявшийся с ним молодой папа даже удивлённо посмотрел на него. «Думает, наверное, что я – суеверный», – мелькнуло в голове Алексея. И тут он увидел впереди себя ребят с курсов.

– Я, наверное, зачёт не сдам, – нарочито бодрым голосом сказал Алексей, догнав их. – Мне только сейчас кошка дорогу перешла.

– Не переживай, Алексей Петрович, – сказал Колька Мухачёв, они с Алексеем приехали на курсы с одного района, – сегодня пятница, а в этот день приметы сбываются только до обеда. А зачёт через два дня… В общем, чепуха всё это. Тебе да не сдать.

Зачёт Алексею сдавать не пришлось. На другой день ему принесли телеграмму: «Срочно выезжай. Отец тяжело болен. Никого не узнаёт». И Алексей сразу выехал в город, в котором жили его родители. Отец никогда не болел, а тут сразу – никого не узнаёт. Придумает же мать…

Если ему лет восемь назад сказали, что он суеверный, Алексей попросту возмутился бы. Какой он суеверный? Алексей прекрасно помнит, как мать наказывала ему, когда он собрался нести документы в институт. У них городок небольшой, чуть до ста тысяч дотянул, а вот институт есть.

– Подожди чуть, – сказала мать. – А то вон Маруся Торопова за водой пошла. Встретится ещё тебе с ­пустым-то ведром…

– Такая судьба у всех, кто живёт возле колодца, – ответил Алексей. – Суеверия тут ни при чём.
А сам совета послушался, не вышел за калитку, пока соседка не вернулась с колодца. Только за угол повернул, а там чёрная кошка. «Ну, что за напасть?» Алексей чуть не передумал идти в институт, но быстро отбросил эту мысль: не верит он в приметы – значит, не верит. Решительно переступив невидимую черту, оставленную кошкой, Алексей также быстро пошёл по улице.

Конечно, в институт он поступил, окончил его с отличием. Потому он и распределился лучше других.
– Придётся нам расставаться, Женя, – сказал Алексей своему другу на выпускном вечере. – И всё из-за того, что мне в своё время кошка дорогу перешла…

И ответил на улыбку друга, который, конечно, посчитал эти слова удачной шуткой.

Потом он не раз слышал о суевериях. Даже в армии, где он служил полтора года.

– Как ни говори, – разглагольствовал Володька Грачёв, а нет в авиаполках самолёта с номером 13. Номер 12 – и сразу 14…

Алексей не верил этому, но потом, в самом деле, ни в кино, ни в журналах не видел самолёта с таким бортовым номером.

На новом месте он быстро получил квартиру, начал обставлять её. И вот к ним в учительскую принесли гипсовую маску. Для историка Полюхина делали её, но тот как раз попал в больницу. И «мастер», желающий во что бы то ни стало сбыть подделку, предложил её Алексею. Тот маску купил.

Это была отливка, изображающая ­какое-то чудовище с огромным квадратным ртом и рогами. Лаком покрыта аляповато, но Алексей решил, что будет нетрудно исправить это и самому.

А через два дня математик Вершинина сказала:

– Зря вы, Алексей Петрович, черта взяли. Не носят такое в дом. И в машине чёртиков не вешают: они несчастье приносят.

Промолчал Алексей. Чёрт продолжал висеть на прежнем месте, хотя выбросить его было совсем не жаль. Не суеверный же он, Алексей Петрович Стародубцев…

Таким он и был на деле. Искренне высмеивал в лекциях суеверия, не думал о приметах.

И вдруг… В самом деле это было неожиданным: племянник никогда не присылал писем Алексею. «Папа проживёт не больше года, – писал он. – У него рак лёгкого. Во вторник сделали операцию, но безрезультатно».
Брат Алексея жил на Урале, жил довольно давно. Регулярно приезжал на Родину, был и в этом году. И вдруг неизлечимо болен… Это ­бывший-то моряк-­подводник? Алексей ­как-то неожиданно высчитал дату операции, этот день пришёлся на тринадцатое число…

Навестить брата они собирались вместе с матерью. Добирались поездом, мать сомневалась, что выдержит полёт на самолёте.

Брат был уже не тот, что в отпуске. Лицо стало бледным, движения вялыми. Они ухаживали за ним как могли, целыми днями просиживали возле койки. Время разлуки пришло быстро: не на пенсии, полгода не проживёшь.
Алексей подошёл к кровати, на которой лежал брат, присел на табуретку. Точных слов не находилось, вдобавок отвлекла мать, гоняющаяся с полотенцем за мухой. По примете муха, появившаяся так поздно, в середине осени, к покойнику…

Брат умер через пять месяцев. В гробу он лежал почти неизменившимся. Алексей не мог избавиться от мысли, что Пётр сейчас откроет глаза и скажет спокойным голосом, который появился у него в последнее время: «Не пойду я, Лёша, сегодня на рыбалку: приболел».

Но всё двигалось своим чередом. Приходили в дом товарищи Петра, соседи. Женщины откровенно, в полный голос осуждали жену брата, которая узнав заключение врачей, стала то и дело пропадать из дома…
И вот заныла тягучая мелодия духового оркестра, гроб поплыл вдоль домов. Разом загудели автомашины, стоящие поодаль: брат был шофёром. Заплакала во весь голос, как по родному, Алексей даже обернулся на неё. Увидел искривлённое болью лицо племянника, шофёров, садящихся в кабины своих машин, длинный хвост процессии.

На кладбище жена брата заплакала в голос, бросилась на гроб, со словами: «Прости нас, Петя!» схватилась за голову мужа, притянула к себе. Жену подняли, голова умершего качнулась: нет не прощаю…

Потом начались неприятности у жены Алексея. Она работала бухгалтером и выплатила ­какие-то лишние деньги. Её то и дело вызывали к следователю.

Тогда и пропал покой у Алексея, он всё чаще вспоминал слова математички. «Не берут чёрта в дом, Алексей Петрович…» И однажды – он бегал по утрам трусцой и вставал раньше жены – Алексей снял чёрта с гвоздика и вынес из дома. Прибежав в парк, приблизился к овражку и, сильно размахнувшись, бросил маску. Алексей слышал, как она вылетела из газеты, в которую была завёрнута, кувыркнулась раза два и остановилась, ударившись о дерево, росшее на склоне. С чувством явного облегчения Алексей побежал по аллее…

…Он погиб следующим летом. Утонул, спасая не рассчитавшего свои силы пятиклассника.

Николай СОЛОВЬЁВ